На Радикс опустились прохладные осенние сумерки. Тут и там, во множестве
загорались яркие ночные огни. Чары, радуясь окончанию рабочего дня,
заспешили по домам, а некоторые сразу же отправились по излюбленным
местам ночного отдыха: клубам, дискотекам и казино. Улицы заполнились
галдящими толпами в ярких одеждах, по мостовой, сверкая хромом в свете
фар, помчалось множество машин - вокруг стоял обычный вечерне-будничный
гам. В витринах магазинов яркими цветными лентами зажглась броская,
манящая реклама, тысячи фонарей, затмевая звезды, осветили пространство
улиц.
В маленьком темном переулочке, в стороне от шумного проспекта, одиноко
пристроился полуподвальный кабачок. Он тоже зазывал к себе посетителей
яркой, переливающейся сотнями мерцающих огней вывеской. Его огни не
могли затмить пышную люминесценцию соседних улиц, но в этом сумрачном
переулке даже они казались невыносимо слепящими. Расцвеченные отблесками
неона, серые стены соседних домов выглядели, будто яркая абстрактная
картина, написанная безумным художником на сером холсте бетона.
Неподалеку от входа, на решетке дышащего подземным теплом люка
примостилась большая рыжая мурмявка. Она лежала на прутьях, зябко подсунув
под себя лапки, глаза ее были полузакрыты, а маленькое сердечко учащенно
билось. Ее внешность не соответствовала определению дворовая, но и обеспеченной чарочкой она не выглядела. Возможно,
когда-то у нее был дом, но сейчас мурмявочка была бездомной. Она была стара.Она прожила долгую, полную ярких радостей и горестей жизнь, и теперь тихо умирала от пневмонии,
которую подхватила холодной осенней ночью. Будь у нее дом, будь рядом с
ней заботливый, любящий друг - к ней пригласили бы опытного врача,
который вылечил бы ее от недуга, не дав болезни перейти в острую фазу,
но бедняжка была одна - прохожим было наплевать на страдания умирающего чара, они торопливо проходили мимо и никто не увидел, как застонав
от боли, она завалилась на бок и, распластав по холодному асфальту
лапы, лежала надрывно дыша. Каждый вздох давался ей все труднее и
труднее.
Время шло, улицы постепенно пустели, и даже рекламные огни, как
казалось, стали чуть менее яркими. Хозяин кабачка выпускал последних
посетителей и закрывал лавочку на ночь. Задвигая решетку он мельком
взглянул на лежащую на крышке люка мурмявку, вынул из кармана хлебную корку
и, кинув ее перед самой её мордой, пошел прочь.Она открыла
глаза, посмотрела на медленно уходящего чара, судорожно дернулась
всем телом и замерла - изо рта стекла тонкая струйка крови. Бедняга умерла. Тут же громким хлопком взорвалась стеклянная трубка неоновой
рекламы, и рассыпавшись фейерверком - призраком угасшей жизни, зажгла на
мгновение, в широко раскрытых голубых глазах, множество ярких огней.
картинка,может,чуть-чуть не подходит.Но мне кажется что-то в ней есть...
